Палач, казнивший руководителей нацистской Германии, потом продавал веревки от их виселицы
В ноябре 1945-го, 80 лет назад, в Нюрнберге начал работу международный военный трибунал, которому предстояло по заслугам воздать руководителям поверженного Третьего Рейха за все злодеяния, совершенные в Европе, в мире по их вине. Нюрнбергский процесс длился более 10 месяцев и наиболее впечатляющим эпизодом его финальной части стала казнь десятка главарей национал-социалистов. Впрочем, эта долгая судебная эпопея отмечена была в столице Баварии и другими смертями, но о них трудно найти упоминания.
Хотя вся зона, где работали, жили, содержались под стражей участники столь небывалого судебного процесса — судьи, обвинители, подсудимые и их адвокаты, — тщательно охранялась, однако многие не ощущали себя защищенными от неожиданных инцидентов.
«Тревожные звоночки» и даже ЧП во время долгих месяцев заседаний МВТ в Нюрнберге были. Например, очередная проверка вдруг выявила, что истопник, работающий в доме, где поселили председателя суда Лоуренса, раньше состоял в СС. Пришлось срочно менять его на другого работника. Позже обнаружили среди обслуживающего персонала во Дворце юстиции еще двоих работников с нацистским прошлым.
Упорно ходили слухи, что в городе могут скрываться снайперы. Из-за этого многим участникам процесса пришлось даже стать настоящими затворниками: без крайней необходимости не покидать те строго охраняемые здания, где велась работа, где они проживали. Такие опасения однажды вроде бы подтвердились: ночью 11 мая в Нюрнберге были застрелены двое американских военнослужащих, ехавших на «Виллисе». Правда, расследование показало, что убийцей является один из сослуживцев погибших, и сам инцидент произошел на бытовой почве.
— Случилось весьма загадочное происшествие и в советской делегации, — подчеркнул историк, ветеран спецслужб эксперт Фонда национальной и международной безопасности Олег Хлобустов. — Во время процесса при загадочных обстоятельствах погиб представитель нашей прокуратуры генерал-майор Зоря.
История действительно очень странная. Утром 23 мая 1946 года молодой генерал-майор юстиции, который занимал должность помощника главного советского обвинителя Романа Руденко, был найден мертвым в занимаемой им квартире. Прибывшие туда специалисты обнаружили, что Николай Зоря лежит в нижнем белье на разобранной для сна кровати, укрывшись одеялом. На виске покойника — пулевое отверстие, а под рукой — пистолет «вальтер».
Расследование продолжалось несколько дней. Официальная версия случившегося выглядела так: Николай Дмитриевич Зоря погиб в результате несчастного случая из-за неосторожного обращения с оружием: мол, чистил пистолет и ненароком нажал на курок. Впрочем, мало кому это объяснение казалось убедительным. Неужели человек в здравом рассудке станет заниматься чисткой пистолета, предварительно раздевшись и улегшись в постель?..
Для «внутреннего пользования» существовал другой вариант объяснения ЧП. Следствие якобы установило, что генерал покончил с жизнью из-за «переживаний личного характера». Но и здесь возникают вопросы. Если все произошло «по личной инициативе» погибшего, почему тело столь высокопоставленного военного не отправили для похорон в Москву? Ведь подобные прецеденты в то время имелись. Вместо этого Зорю похоронили там же, в Германии.
Многие исследователи, пытавшиеся разобраться в ситуации с гибелью генерала-юриста, склонны видеть причину случившейся трагедии в тех вопросах, которыми занимался этот человек во время Нюрнбергского процесса. Среди прочего он имел отношение к обсуждению на суде скандальной истории о расстреле польских военнопленных под Катынью.
Советскими обвинителями были представлены документы (уже в наше время доказано: сфабрикованные в 1940-е гг. ведомством Берии) о том, что по распоряжению немецкого командования в лесах под Смоленском расстреляли 11 тысяч польских граждан. Однако в ходе судебных заседаний члены делегации СССР допустили оплошность. Стороне защиты удалось добиться разрешения заслушать нескольких свидетелей, и в результате их показаний выяснилось: гитлеровцы к гибели этих людей непричастны — поляков в Катыни убили еще до начала советско-германской войны.
Высказывается мнение, что Николай Зоря, работая с материалами по «катынскому делу», понял: в наших документах многое напутано, искажено. А потому для продолжения слушаний по данному пункту обвинения нужно во всем тщательно разобраться. Генерал попросил свое начальство в Нюрнберге разрешения срочно вылететь в Москву, чтобы доложить там о «вновь выявленных обстоятельствах». Но в ответ получил категорический отказ. Случилось это 21 или 22 мая. А уже вскоре он погиб при загадочных обстоятельствах. Нельзя исключить, что, узнав о «чрезмерной» активности Зори, «сверху» распорядились его убрать — от греха. (В пользу такого предположения говорит следующий факт: сотрудники правоохранительных органов Нюрнберга, первыми осматривавшие место происшествия, сделали предварительный вывод, что человека застрелили во сне.)
По данным других исследователей, Николай Дмитриевич, являясь членом советской делегации в Нюрнберге, провинился не в «катынском деле», а в конфузе с документами, которые связаны с пактом Молотова—Риббентропа, всплывшими на суде вопреки категорическому нежеланию Кремля. Сторонники данной версии полагают: «в верхах» решили, что именно нерасторопность Зори позволила обвиняемым лидерам нацистской Германии поднять в зале заседаний тему существования секретного протокола к пакту о разделе сфер влияния в Восточной Европе. Процитированные немцами формулировки из него, конечно, могли скомпрометировать советское руководство. И хотя союзники обсуждать столь щекотливую тему далее не стали, однако уже вскоре текст пресловутого протокола был напечатан в одной из зарубежных газет. Причем эта публикация, наделавшая много шума, появилась как раз накануне гибели Николая Зори. Вину за прокол с пактом в Кремле возложили на своих представителей в Нюрнберге: мол, прошляпили, вовремя не заткнули рот немцам… Возможно, «стрелочником» назначили именно Зорю. А тот, узнав, что его вот-вот отзовут в Москву со всеми вытекающими отсюда перспективами ареста, предпочел добровольно уйти из жизни.
— Думаю, было стремление продемонстрировать принцип беспристрастности правосудия, — пояснил Олег Хлобустов. — Люди еще не осуждены, в отношении их имеются только подозрения и обвинения, и поэтому им обеспечивается отчасти льготный режим нахождения под стражей. Хотя все равно условия их жизни за решеткой были далеки от тех, к которым эти господа привыкли.
В подтверждение последних слов Олега Максимовича — несколько пунктов из правил, установленных для Геринга и других.
Каждый из них находился в одиночке размером 4х2 метра. Ночью включали лампу-прожектор, направленную на кровать. Лежащему на ней было строго запрещено поворачиваться лицом к стене. Дежурный охранник раз в 30 секунд через дверной глазок проверял, как себя ведет заключенный.
Перед обедом узников выводили на получасовую прогулку в маленький внутренний двор тюрьмы. Мыться разрешалось дважды в неделю, в подвальной душевой комнате. Уборку камер выполняли сами их обитатели (Риббентроп этим возмущался, а вот Кейтель трудился очень старательно). В неделю разрешалось написать одно письмо близким, но посылки от них были запрещены.
После того как 2 сентября 1946 года подсудимым предоставили право произнести свое последнее слово перед трибуналом, на время ожидания приговора им смягчили условия содержания. Длительность прогулок увеличилась, а рядом с камерами было оборудовано новое помещение — как его иронично называли, «комната для вечеринок»: сюда приводили по нескольку человек из числа узников, и они могли общаться друг с другом на протяжении часа. Кроме того, разрешили свидания с женами.
Впрочем, все эти послабления не могли отвлечь «сидельцев» от мрачных мыслей. Судебный психолог Гилберт вспоминал: «День ото дня обстановка в тюрьме становилась все тягостнее…» По словам очевидца, Кейтель выглядел очень подавленным, Заукель, Розенберг, Фриче и Функ «часами ходили взад-вперед по камере, после чего снова ложились на койку и замирали, пустым взором уставившись в потолок».
Приговор нацистским главарям зачитали 30 сентября и 1 октября 1946 года. Каждому — по отдельности, по очереди вводя в зал. О реакции осужденных на услышанный вердикт вспоминал позже один из участников процесса, юрист Марк Рагинский: «Я внимательно следил за тем, как вели себя приговоренные к смертной казни. За исключением Зейсс-Инкварта, они, убийцы миллионов людей, не могли скрыть свой страх. Риббентропа, Розенберга и Йодля охранники вынуждены были поддерживать с двух сторон, так как они не держались на ногах».
Двенадцати главным нацистским преступникам, приговоренным к смерти (Борман — заочно), судьи выбрали казнь через повешение. Для военных данный способ считался позорным. Поэтому немудрено, что Кейтель и Йодль попросили их расстрелять. Однако в этом им было отказано. А вот Геринг, который, услышав решение трибунала, заявил: «Фельдмаршалов не вешают», сумел-таки избежать такого унижения. Буквально за пару часов до исполнения приговора он совершил самоубийство. Еще задолго до того, осенью 1945-го, свел счеты с жизнью другой главарь нацистов — рейхсляйтер Роберт Лей.
Местом проведения казни выбрали спортзал Нюрнбергской тюрьмы. Там был сооружен высокий деревянный помост, обшитый досками с трех сторон, и на нем три виселицы. Под каждой из них — раздвижные створки люка с приводом от специальной рукояти. Палачом назначили американского мастера в этой области — сержанта Джона Вуда, который уже несколько раз выполнял подобные приговоры в отношении особо провинившихся солдат армии США.
Во время этой экзекуции в зале присутствовало около 40 человек. В том числе разрешено было находиться здесь двоим представителям СМИ от каждой страны. От СССР направили корреспондента ТАСС Бориса Афанасьева и фотокора «Правды» Виктора Темина. Именно его воспоминания о финале Нюрнбергского процесса привел в своей книге известный журналист и писатель Борис Полевой:
«Три зеленых эшафота. К ним ведут ступени, я сосчитал — тринадцать ступенек Тут Риббентропа ведут, да не ведут, тащат под руки. Он вроде бы вовсе не в себе. В уме повредился, что ли, от страху. Подняли его на эшафот. Поставили под петлей. Сержант Джон Вуд колпак на него напялил, потом петлю, потом нажал рычаг… Там ведь хитро вешали, не то что гитлеровцы наших. Наденут веревку, нажмут рычаг — и преступник проваливается в люк помоста их там снимали с петли, врач констатировал смерть, и их клали за занавеской в черные ящики…»
Казнили по очереди. На приведение в исполнение всех десяти приговоров ушло чуть более полутора часов. Затем трупы (к ним добавили и отравившегося Геринга) погрузили на машину и отвезли в Мюнхенский крематорий. После кремации пепел был высыпан в реку.
Предприимчивые американцы даже на казни нацистских лидеров умудрились сделать бизнес. Как вспоминал Борис Полевой, «в Нюрнберге распродают веревки, на которых были повешены приговоренные». Этим занимался тот самый палач: «Джон Вуд в награду за свои труды будто бы выпросил веревки и тут же бурно начал коммерсовать. Веревку распродают по кускам: длинным, поменьше и совсем коротким, в зависимости от того, кто сколько заплатит».
Конечно, очень яркий момент. Однако куда важнее другое наблюдение, сделанное журналистом. Его, пожалуй, можно считать одним из самых показательных итогов работы МВТ, целью которого было разоблачение преступной сути гитлеровского Третьего Рейха.
«Среди всех восемнадцати подсудимых, представляющих высшую иерархию национал-социализма, не нашлось ни одного, который бы сказал хоть одно-единственное слово в защиту идей, во имя которых они истребили миллионы людей и опалили войной всю Западную Европу. Даже в последних словах своих, когда в затылок им уже дышала смерть, они лгали, изворачивались, представляли себя обманутыми, и партия их, перед силой которой еще недавно трепетали соседние народы, исчезла, рассеялась, как ядовитый туман…»
Увы, приходится признать, что, написав эти последние слова, советский литератор поспешил с выводами: «ядовитый туман» нацизма все-таки не рассеялся до конца. Бороться с ним мы вынуждены даже сейчас, 80 лет спустя после Нюрнберга.
Свежие комментарии