Важнейшим событием, позволившим в Нюрнберге осудить главарей Третьего Рейха, стал сюрприз с Паулюсом
Спустя полгода после окончания Великой Отечественной, начался завершающий этап этой главной трагедии ХХ века. Ровно 80 лет назад, 20 ноября 1945-го, в Нюрнберге открылось заседание Международного военного трибунала, который должен был судить уцелевших руководителей нацистской Германии. Об историческом значении Нюрнбергского процесса написано очень много. Здесь мы коснемся закулисных подробностей, расскажем о том, что прежде старались не особенно афишировать.
До сих некоторые недоумевают, почему местом проведения столь важного суда над гитлеровскими приспешниками был выбран не Берлин, а Нюрнберг. Объяснение простое: этот баварский город волею судеб оказался фактически главным «гнездом» национал-социализма, в нем проводились съезды НСДАП, впечатляющие шествия сторонников и защитников этого движения… Потому весьма символично выглядел тот факт, что судить нацизм решили в самом нацистском городе Германии.
— Очень серьезной проблемой при организации беспрецедентного судебного процесса в Нюрнберге стала языковая, — пояснил историк, ветеран спецслужб эксперт Фонда национальной и международной безопасности Олег Хлобустов. — заседания МВТ должны были вестись на четырех языках – английском, русском, французском и немецком. Значит при обычной системе перевода заседания продлились бы вчетверо дольше: каждая фраза поочередно звучала бы в зале по-английски, по-русски, по-немецки… Чтобы избежать такой траты времени главное помещение нюрнбергского Дворца юстиции оборудовали уникальной для той поры аппаратурой, позволяющей обеспечить синхронный перевод слов выступающего сразу на три других языка, любую из этих трансляций можно было слушать по выбору через наушники. Американская фирма завершила монтаж сложной системы лишь за 5 дней до начала работы трибунала.
Микрофоны участников заседаний – судей, обвинителей, подсудимых, защитников имели световую сигнализацию. Желтая лампочка предупреждала оратора, что он говорит слишком быстро для переводчиков, красный сигнал означал необходимость остановиться. Впрочем на практике не раз оказывалось, что человек, увлекшись своей речью, не обращал внимания на загоревшийся сигнал, тогда «загнанные» им переводчики вынуждены были «семафорить» председательствующему, и уже тот останавливал говорящего…
Труд у синхронистов напряженный. Поэтому для обеспечения длительных судебных заседаний создали три команды «толмачей» по 12 человек в каждой. Работа дежурной смены продолжалась 1,5 часа, после чего менялись местами с коллегами, отдыхавшими до того в специально выделенных помещениях Дворца юстиции(но следившими при этом за ходом процесса). Зато третья бригада переводчиков получала полноценный выходной и принимала вахту на следующий день.
Заранее условились, что каждая страна-союзница обеспечивает перевод выступлений, звучащих в зале, на свой родной язык. По воспоминаниям одного из участников советской группы, среди тех, кто работал на французскую, на американскую делегации, были и русские эмигранты, в том числе представители известных дворянских фамилий.
Вечерами, когда очередное заседание МВТ заканчивалось, многие переводчики продолжали трудиться: кто-то сверял стенограммы, — точно ли там зафиксированы слова тех участников процесса, кто выступал в этот день, другие делали переводы вновь полученных документов, а некоторых подключали к работе на текущих переговорах между членами разных делегаций.
Группа советских переводчиков состояла, главным образом, из мужчин, но были в ней и представительницы слабого пола. Среди них – Татьяна Ступникова, которая потом написала мемуары. Женщина вспомнила, среди прочего, о весьма испугавшем ее тогда эпизоде.
«В один из жарких летних дней начала августа я мчалась по коридору в зал суда, в наш переводческий «аквариум», Опоздания были нежелательны, а строгий американский начальник синхронистов имел обыкновение лично проверять нашу пунктуальность. Потому-то я, ничего не замечая вокруг, бежала , чтобы не опоздать, но вдруг поскользнулась на гладком полу, пролетела по инерции некоторое расстояние и наверняка бы упала, если бы кто-то большой и сильный не подхватил меня. Я оказалась в объятиях крепкого мужчины, удержавшего меня от падения. Всеэто длилось, наверное, несколько секунд, которые показались мне вечностью. Когда же я очнулась и подняла глаза на моего спасителя, передо мной совсем рядом оказалось улыбающееся лицо Германа Геринга, который успел прошептать мне на ухо: Vorsicht, mein Kind! («Осторожно, дитя мое!»). Помню, что от ужаса у меня внутри все похолодело».
Свидетелями сцены оказались несколько человек в том числе и представители советской стороны, но к счастью для Татьяны такие случайные «обнимашки» с обвиняемым №1 не имели для нее печальных последствий со стороны «особистов». А один из французов потом подколол Ступникову: «Вы — последняя женщина, побывавшая в объятиях Геринга!»
—
— Следует сказать откровенно: советская разведка и контрразведка на трибунале присутствовали. Не всегда, может, в самом зале заседаний, но среди прочих представителей СССР, обеспечивавших в том числе безопасность прокурорской группы, журналистов, кинооператоров… Там были сотрудники разведки, органов СМЕРШ, которые решали каждый свои специфические задачи. Очень важным являлосьобнаружение признаков возможной подготовки расправы над участниками процесса – судьями, сотрудниками прокуратуры…
—
— В Европе имелось тогда много людей, которые хотели бы расправиться с лидерами нацистов. Поэтому строгие режимные меры соблюдались тщательно. Ну иоперативно-техническая составляющая этих мер тоже реализовывалась…
—
— Если вы о попытках что-то сделать с главными фигурантами, то мне о таких не известно. Думаю, со стороны единомышленников тех, кто находился на скамье подсудимых, никто особо не рвался их освобождать. Это ведь значило бы оказаться в поле зрения оккупационных властей и стать кандидатом на попадание в следующие обвиняемые…
Между тем одна спецоперация наших «органов», проведенная в Нюрнберге, имела большой резонанс, и во многом именно благодаря ей удалось довести работу знаменитого трибунала до его логического конца. Речь идет о сюрпризе, подготовленном советской стороной для обвиняемых: однажды в зале суда появился новый свидетель – пленный фельдмаршал Паулюс, которого удалось тайно доставить из Москвы в столицу Баварии.
Зимой 1946 года судебный процесс над гитлеровскими главарями начал «тормозить». Когда речь зашла о подготовке пресловутого плана «Барбаросса» — внезапного вторжения войск вермахта на территорию СССР, подсудимые и их защита стали возражать: мол,это был вынужденный шаг, поскольку большевики уже готовились первыми нанести удар по Германии. Советский обвинитель тогда предоставил документ с показаниями Паулюса, данными им во время допросов и подтверждающими, что коварное нападение на Россию немцами готовилось задолго до лета 1941-го. Однако адвокаты заявили: это фальшивка. Даже некоторые западные газеты согласились с таким резюме: мол, вряд ли фельдмаршал, который столь «бесстрашно сопротивлялся русским в Сталинграде», мог выступить с разоблачениями в адрес германского военного руководства.
Что ж, в подобной ситуации оставалось только предъявить «первоисточник». И это было сделано – весьма эффектно.
Одним из главных действующих лиц в операции по доставке Паулюса во Дворец юстиции стал молодой офицер ГРУ Энвер Мамедов, работавший в Нюрнберге – по крайней мере, номинально, — переводчиком. Впоследствии он стал известным журналистом, занимал пост зам. председателя Госкомитета СССР по телевидению и радиовещанию. Между прочим, Энвер Назимович вспоминал, что в послевоенные годы часто печатался в «Московском комсомольце», правда пришлось при этом пользоваться псевдонимом.
По словам Мамедова, были опасения: Паулюса, как нежелательного свидетеля могут попытаться убрать. Чтобы запутать возможных ликвидаторов и не афишировать заранее перед штатовцами прибытие в их зону пленного фельдмаршала пришлось устроить «маскарад». Через посты американской армии на границе с советской оккупационной зоной проехали одна за другой две машины. В первой — Мамедов, одетый в штатское, а во второй – отдаленно похожий на него внешне Паулюс в точно таком же костюме и с документами на чужое имя. Благополучно добравшегося никем не узнанным до Нюрнберга бывшего командующего 6-й германской армией поселили в здании на Айхендорфштрассе, которое занимала советская делегация.
О событиях, произошедших затем, 11 февраля 1946-го, Энвер Назимович вспоминал так: «Когда защитник гитлеровских преступников еще раз поставил вопрос о том, что показания Паулюса «сфабрикованы или сделаны под давлением и под пытками в застенках НКВД», то председательствующий лорд Лоуренс спросил нашего обвинителя Романа Андреевича Руденко: «Сколько дней потребовалось бы, если бы Советский Союз согласился доставить Паулюса в Нюрнберг?» И я, знающий невозмутимость Руденко, встречающийся с ним чуть ли не каждый день, вдруг заметил на его лице сардоническую улыбку. Он встал и спокойно сказал: «Минут тридцать». Все обомлели. «Где же он?» — спросил лорд Лоуренс. «Он находится в апартаментах советского обвинения здесь, в Нюрнберге», — ответил Руденко».
Действительно, уже короткое время спустя в зале суда появился Паулюс, который подтвердил, что ни о каком «вынужденном шаге» при подготовке операции «Барбаросса» речи не шло: «3 сентября 1940 года я начал работать в генеральном штабе сухопутных войск в качестве оберквартирмейстера. И среди прочих документов я нашел незаконченную оперативную разработку, в которой речь шла о нападении на Советский Союз».
Появление «из ниоткуда» этого фельдмаршала стало едва ли не главной сенсацией Нюрнбергского процесса. Его показания вызвали настоящий шок у Геринга, Розенберга, Кейтеля… Их попытки оправдаться оказались биты.
Свежие комментарии