За последние несколько лет Россия сумела перейти к расчетам в национальных валютах в торговле с большинством стран мира, причем рубль стал ключевой валютой, тогда как на валюты недружественных стран сейчас приходится менее одной пятой всего внешнеторгового оборота страны. Об этом в эксклюзивном интервью по случаю 80-летия образования экономической службы МИД России корреспонденту «Ъ» Наталье Портяковой сообщил директор департамента экономического сотрудничества внешнеполитического ведомства Дмитрий Биричевский.Дипломат также рассказал о том, что делается для построения независимой от Запада и вторичных санкций платежной архитектуры и почему понятие «недружественный» не распространяется на бизнес стран, присоединившихся к антироссийским ограничениям.
Директор Департамента международного экономического сотрудничества МИД России Дмитрий Биричевский
Директор Департамента международного экономического сотрудничества МИД России Дмитрий Биричевский
— Россия уже много лет ставит перед собой задачу дедолларизации и перехода на расчеты в национальных валютах. Со сколькими странами нам удалось осуществить этот переход и какие валюты сейчас преобладают в нашей корзине?
— Действительно, в условиях беспрецедентных ограничительных мер, которые введены против нашей страны, возможности расчетов в тех валютах, которые мы использовали ранее, — долларе или евро — крайне ограничены. Поэтому сама жизнь продиктовала острую необходимость перехода на расчеты в национальных валютах. В принципе, мы сейчас используем этот инструмент при взаимодействии с подавляющим большинством государств, даже с недружественными странами — вспомним, в частности, указ Президента РФ об оплате газа в рублях.
По данным статистики Банка России, во втором квартале текущего года только 17,6% расчетов по экспортным контрактам и 22% по импортным контрактам осуществлялись в валютах недружественных стран. То есть менее одной пятой. А три года назад в структуре таких расчетов безоговорочно доминировали доллар и евро.
Сегодня рубль стал ключевой валютой: 40% экспорта и 42% импорта. Остальные платежи производятся в валютах дружественных стран, включая юани, рупии, дирхамы ОАЭ и т. д. Торговля с недружественными странами сведена к минимуму, а с большинством стран Азии, Африки, Ближнего Востока и Латинской Америки наша торговля в настоящее время обслуживается преимущественно в рублях или национальных валютах. С Китаем, в частности, торговля в национальных валютах превышает 95%, а в рамках Евразийского экономического союза (ЕАЭС) — более 90%.
— С ЕАЭС это, видимо, в первую очередь рубли?
— Это в первую очередь рубли, конечно.
— Вскоре после начала известных событий на Украине двусторонний товарооборот с таким партнером, как Индия, резко возрос, в первую очередь за счет возросшего импорта этой страной российской нефти. Но в то же время возникла проблема, что нам по сути не на что было тратить огромные суммы рупий, которые мы получали в качестве выручки. Была ли эта проблема решена?
— Эта проблема существует и постепенно решается. Действительно, в последние годы в торговле с Индией наблюдается некоторый дисбаланс. Он связан с тем, что Индия существенно увеличила закупки нашей нефти и нефтепродуктов. А импорт в Россию из Индии растет не такими темпами. Расчеты в недружественных валютах затруднены, поэтому и возник такой дисбаланс и проблема, как использовать эту рупиевую выручку.
Но решения постепенно находятся в рамках нашего двустороннего сотрудничества, в том числе за счет развития взаимной торговли.
— Одна из важнейших проблем всей внешнеэкономической деятельности России, возникшая на фоне украинских событий и вторичных санкций со стороны Запада, — это сложности с банковскими расчетами, которые мы не смогли полностью преодолеть даже с таким стратегическим партнером, как Китай. Что сделано для построения независимой от Запада и устойчивой к санкционному давлению платежной архитектуры?
— Да, эта проблема есть у всех стран. Потому что западники прекрасно понимают эти трудности и бьют там, где, с их точки зрения, будет больнее. Они оказывают колоссальное давление на наших партнеров. Конечно, многие из них боятся попасть под вторичные санкции. Мы ищем взаимоприемлемые пути решения возникающих трудностей.
В принципе, что нужно для бесперебойных расчетов? Прежде всего, независимая расчетная инфраструктура, позволяющая проводить платежи в национальных валютах без использования SWIFT и других западных систем. Нужны финансовые институты, не привязанные к западной финансовой системе.
Работа в этом направлении ведется активно. Успешно функционирует система передачи финансовых сообщений Банка России, аналогичная система существует в Китае и других крупных странах. Также существуют национальные платежные системы, позволяющие проводить транзакции в национальных валютах.
Также создаются новые, независимые от Запада платформы. Этот процесс требует времени, поскольку еще необходимо определиться, на каких условиях такие платформы будут функционировать и как обеспечить доступ к их возможностям всех участников. Должно быть что-то, с чем смогут работать все наши основные партнеры и контрагенты.
Мы активно продвигаем инициативу создания такой системы в рамках БРИКС, она называется «BRICS Bridge Platform». Эта тема сейчас обсуждается с партнерами. На практике нашим внешнеторговым операторам пока приходится использовать сложные схемы расчетов. При этом мы все — и Россия, и остальные государства большинства мира — движемся к таким новым инструментам.
Конечно, новая инфраструктура будет предусматривать цифровые решения. Это требование времени. В августе в России был принят закон, позволяющий использовать цифровые валюты для внешнеторговых расчетов в рамках экспериментальных правовых режимов. Аналогичные меры в сфере цифровизации расчетов принимаются и за рубежом.
Это уже начало пути, который позволит нам построить независимую от Запада платежно-расчетную систему. Это не значит, что это 100% надежный и успешный путь. Запад все это еще увидит, когда такие механизмы появятся, и политическое давление никуда не исчезнет. И здесь многое будет зависеть от того, насколько та или иная страна готова принимать суверенные решения в своих интересах.
Так что процесс не быстрый, но могу точно сказать, что движение в этом направлении есть.
— В марте 2023 года была принята Концепция внешней политики Российской Федерации, согласно которой основными стратегическими партнерами России стали Китай и Индия, а основными направлениями внешнеэкономической деятельности — прежде всего ближнее зарубежье. В какой степени и за счет чего нам удалось за последние два-три года нарастить товарооборот с ближайшими соседями? Какую роль в этом играет ЕАЭС?
— Товарооборот со странами ЕАЭС постоянно растет. Внимание к этим странам также существенно возросло. Сыграл свою роль фактор взаимной выгоды и взаимного притяжения. К тому же ЕАЭС — безбарьерная среда, между странами нет таможенных пошлин.
Многие западные компании, которые базировались в России, переместились в Казахстан, Узбекистан, некоторые страны Средней Азии и Армению. И теперь эти страны зарабатывают большие деньги на поставках в Россию несанкционированных товаров, которые сложно сюда ввезти или которые некоторые компании не хотят продавать нам напрямую.
Объемы экспорта из России в эти страны также возросли. В том числе энергоресурсов. Наши ресурсы и продовольствие востребованы во многих странах Средней Азии и Закавказья. Причем связи между отдельными предприятиями остались еще со времен Советского Союза, многое из этого никуда не делось: одни запчасти создает кто-то, а другие детали или элементы производятся в другой стране. Кроме того, правовая база ЕАЭС создает условия для формирования и развития горизонтальных связей между предприятиями.
— В последние годы Африка активно возвращается в поле зрения российской дипломатии. Значимость стран континента для Москвы в политическом плане вполне очевидна. Но есть ли для нас экономический «бонус» от расширения связей с африканскими странами?
— Африка — очень перспективный, потенциально очень динамично развивающийся регион — как по численности населения, так и по экономическому развитию. И наше внимание к нему обусловлено не только геополитическими событиями, произошедшими в последние два с половиной года.
Там есть большой спрос на создание продукции с высокой добавленной стоимостью. Наши партнеры, конечно, хотят, чтобы мы инвестировали в производство и переработку, чтобы продавать свою продукцию с добавленной стоимостью, а не просто сырье. И мы, в принципе, готовы к такому сотрудничеству.
В России есть компании, в том числе в пищевом секторе, которые готовы развивать производство в Африке, есть огромный интерес со стороны среднего бизнеса к закупкам фруктов и других товаров из Африки, которые там производятся.
Конечно, там сложно с расчетами. Тем не менее, у нас налажены связи, все больше наших компаний выходят на континент. Пока объемы не особо большие, но тенденция выхода на африканский рынок просматривается очень четко.
При этом очень важно, чтобы Африка не забывала о той поддержке, которую им оказывал Советский Союз, и чувствовала наше искреннее отношение к ним, не привязанное только к экономическим выгодам или голосам в ООН. Россия ценит, что большинство стран континента умеют сохранять независимость своего подхода, отстаивать точку зрения, идущую вразрез с коллективным Западом.
В этом году в ноябре в Сочи у нас впервые в истории пройдет встреча Россия-Африка на уровне министров иностранных дел. И, конечно, в состав делегаций войдут и бизнесмены. Это значит, что мы будем говорить не только о политике, но и о том, что происходит в торгово-экономическом сотрудничестве.
— В недавнем прошлом мы традиционно рассматривали другие страны через призму географии. Теперь это в политической плоскости сменилось делением на дружественные и недружественные страны. Для вашего ведомства и экономических ведомств это уже стало своего рода официальной классификацией?
— Есть указ президента, который определяет, какие страны осуществляют недружественные действия в отношении Российской Федерации. Это страны, которые ввели односторонние нелегитимные ограничительные меры или присоединились к санкциям ЕС. Это недружественные страны, их 49. Но писать в документах «страны, осуществляющие недружественную деятельность» — это слишком длинно, поэтому в повседневной жизни, в рабочем порядке мы говорим «недружественные». Мы имеем в виду недружественные органы власти и управления, это не касается ни населения этих стран, ни бизнеса.
Кстати, отношение Экономического департамента МИД к компаниям из недружественных стран ровно такое же, как и ко всем остальным. Они не подвергаются никакой дискриминации, мы также ценим их инвестиции и то, что они остались на российском рынке после февраля 2022 года, несмотря на колоссальное давление со стороны собственных властей, несмотря на навязанное за рубежом «общественное мнение».
Мы продолжаем диалог с Ассоциацией европейского бизнеса, с Американской торговой палатой, с теми конкретными компаниями, которые здесь работают, развивают свое производство или хотя бы поддерживают его.
Так что «недружественные страны» — это условный термин, который используется в нашей рабочей переписке и в устной речи, но, еще раз подчеркиваю, это касается властей этих стран и правительств, но не людей или бизнеса. Мы не просим никакой любви к себе, но если бизнес готов работать прагматично, соблюдая российские законы, мы ни от кого не отвернемся.
Свежие комментарии